Гитлер потребовал, чтобы во время войны не только форсировалось со всей настойчивостью возведение берлинских построек. Он кроме того, под влиянием своих гауляйтеров прямо-таки в инфляционных масштабах расширил круг городов, подлежащих коренной реконструкции. Поначалу это были только Берлин, Нюрнберг, Мюнхен и Линц, теперь же своими личными указами он объявил еще двадцать семь городов, – в том числе Ганновер, Аугсбург, Бремен и Веймар – так называемыми «городами перестройки». Ни меня, ни кого-либо еще при этом никогда не спрашивали о целесообразности подобных решений. Я просто получал копию очередного указа, подписанного Гитлером после того или иного совещания.
   По моим тогдашним оценкам, как я писал об этом 26 ноября 1940 г. Борману, общая стоимость этих планов, и прежде всего замыслов партийных инстанций в «городах перестройки», должна была бы составить сумму в 22-25 миллиардов марок.
...
   После того, как 25 июня 1939 г. своим указом «об обеспечении необратимости победы» Гитлер распорядился о немедленном возобновлении работ на берлинских и нюрнбергских стройках, я спустя несколько дней поставил рейхсминистра д-ра Ламмерса в известность, что «я не намерен на основе указа фюрера еще во время войны снова приступить к практической реконструкции Берлина». Однако, Гитлер не согласился с таким толкованием и приказал продолжать строительные работы, даже если общественное мнение и было в основном негативным. Под его давлением было решено, что несмотря на военное время, берлинские и нюрнбергские объекты должны быть готовы к ранее установленным срокам, т.е. самое позднее в 1950 г. Под его нажимом я подготовил «Срочную программу фюрера» и Геринг сообщил мне затем, в середине апреля 1941 г., что ежегодная потребность в 84 млн т металлоконструкций будет обеспечена. Для маскировки от общественности эта программа шла под названием «Военная программа работ по развитию водных путей и рейхсбана Берлина».
18 апреля я обсуждал с Гитлером увязанные с этой программой сроки сдачи Дворца для собраний, зданий Верховного командования вермахта, Рейхсканцелярии, дворца фюрера – короче, средоточия его власти вокруг Адольф Гитлер-плац, к возможно более скорому завершению всего этого ансамбля он, несмотря на войну, сохранял пламенный интерес. Одновременно было основан трест для производства этих работ, в который были сведены семь наиболее мощных немецких строительных фирм.

30 июля, 1941, т.е. пока еще развивалось стремительное продвижение немецких войск в России, я предложил д-ру Тодту, «генеральному уполномоченному по делам германского строительства», законсервировать все строительные объекты, не являющиеся абсолютно необходимыми с военной точки зрения.
   Тодт высказался в том духе, что при нынешнем благоприятном ходе операций этот вопрос может быть отложен на несколько недель. И он был отложен, поскольку мои ходатайства перед Гитлером оставались напрасными. Он не давал согласия на какое бы то ни было сокращение и столь же скупо делился с военной промышленностью рабочей силой и материалами со своих личных строек, как это бывало уже, когда затрагивались объекты его особого пристрастия  – автобаны, партийные сооружения и берлинские проекты.
...
   В середине сентября 1941 г., когда вторжение в Россию уже заметно отставало от высокомерных прогнозов, по приказу Гитлера были существенно расширены наши договоры о поставках гранита из Швеции, Норвегии и Финляндии для моих берлинских и нюрнбергских объектов. Ведущим норвежским, финским, итальянским, бельгийским, шведским и голландским фирмам были розданы заказы на тридцать миллионов рейхсмарок. Для доставки грандиозных объемов гранита в Берлин и Нюрнберг мы учредили 4 июня 1941 г. свой собственный транспортный флот и собственные верфи в Висмаре и Берлине для строительства тысячи барж с грузоподъемностью по 500 т. Мое предложение приостановить гражданское строительство оставалось даже тогда без внимания, когда в России уже начала вырисовываться зимняя катастрофа 1941 г. 29 ноября Гитлер заявил мне напрямик: «Еще в ходе этой войны я начну возведение зданий. Я не допущу, чтобы война помешала мне осуществить мои планы».

Харрис  20 декабря 1943 г. с убежденностью писал о том, что «на нынешней стадии войны немцы уже давно приложили все мыслимые усилия для рассредоточения столь жизненно важной продукции как шарикоподшипники». Он существенно переоценил эффективность внешне столь монолитной авторитарной системы. Правда, еще 19 декабря 1942 г., т. е. за восемь месяцев до первого налета на Швейнфурт, я специальной директивой для всех предприятий оборонной промышленности приказал: «Нарастающая сила воздушных налетов противника вынуждает нас принять неотложные меры для передислокации производств, имеющих особо важное значение для выпуска вооружений». Но этому сопротивлялись со всех сторон. Гауляйтеры противились размещению в их городках производств, опасаясь нарушения их почти мирного покоя, руководители моих самых ответственных видов производства, со своей стороны, не хотели подвергать себя каким-либо неудобствам политического свойства. Так что почти ничего не было сделано.
   После второго налета на Швейнфурт 14 октября 1943 г. снова было решено часть подлежащих восстановлению производственных цехов, участков рассредоточить по близлежащим деревням, другую часть в еще пока безопасные города на востоке Германии. Это были меры предосторожности на будущее, но упорство, с которым со всех сторон сопротивлялись этим планам, оказалось неожиданно сильным.
Затем в январе 1944 г. обсуждался вопрос о размещении подшипникового производства в пещерах, а в августе мой уполномоченный по подшипникам сетовал, что столкнулся с «трудностями при пробивании строительства для перемещения производства подшипников».