Борис Шурделин. "Жизнь в Солнечном луче".

V Радуга в сумерках

Полковник Яснов испытал славу дважды. В первый раз в  воздушном бою, в окрестностях Никополя, он, уже командир истребительного авиационного полка, сбил в течение сорока минут пять немецких самолетов  —  и маленькая золотая звездочка засверкала на его груди, и многие газеты печатали его портреты и описание боя.
Во второй раз это случилось после войны, когда отставной, еще не старый полковник, находясь в госпитале, за полтора месяца написал сто пятьдесят страниц своих военных воспоминаний. Книжка была издана. За ней последовали еще три — и все о летчиках, хотя и не все о летчиках военных.
Сам он объяснил свою славу —  и ту,  и другую, —   таким образом:
В первый раз я вдруг понял, что мне все равно вернусь я домой или нет, —   возвращаться было некуда, и никто не ждал меня еще месяц назад.  Во второй раз мое подсознание продолжало считать меня одиноким, хотя я все время  был среди людей. Оно считало, что мне не с кем говорить —   и заставило говорить с самим собой. Ведь моя первая книжка — разговор с самим собой. Даже спор. А порой поиски чего – то того, чего в моей жизни уже не будет.
После довольно неудачной книги о полярных летчиках, не зная, что делать, каким образом вернуть утраченное спокойствие, он приехал  в город, где перед войной жила его семья. Купив букетик ранних цветов, он отправился на кладбище, рассыпал цветы по мраморной плите надгробия и долго сидел на деревянной скамье. Здесь он вдруг понял то, чего не мог понять ранее. Он всегда боялся, что возвращение в этот город вернет воспоминание о сыне. Ему зачастую казалось, что сын где-то есть, он просто уехал в южные края - светлый веселый юноша,  — уехал к южному морю.
Была середина мая, цвели на бульварах белые акации.
Полковник вспомнил, что жители этого южного  шумного города  любовно называли свой город звездным. Астрополем, связывая это имя с найденной в развалинах генуэзского замка статуей крылатой женщины, несущей звезды.
Полковник ходил по городу своей юности. Он забрел в развалины старой крепости —Иридиополя — города, оставленного в наследство от милетских малоазиатов — они приплыли к  этим берегам еще в шестом веке, походил вокруг полуразрушенного замка, построенного в  XIV веке предприимчивыми генуэзцами, — теперь здесь в сохранившемся крыле помещался ресторан «Генуэзский замок», посидел среди развалин ханского дворца.
Возвращаясь из старого турецкого предместья, полковник заглянул в пивной бар, где на стене местный художник в порыве восторга нарисовал смеющегося Уленшпигеля с кружкой пива в руках. С другой стороны на полковника смотрел страдающий черт.
Он шел к морю. Долго стоял, глядя в зеленую спокойную воду. Потом сел на каменной скамье, смотрел прямо перед собой, в темную листву старой магнолии.
На одну минуту, помимо какого-то внутреннего или внешнего желания, он вдруг резко вскинул голову и повернулся. Мимо прошла группа юношей. Полковник невольно посмотрел им вслед. Один из юношей остановился, постоял, повернулся и неуверенно пошел назад. Дойдя до полковника,  он сел рядом. Недолго помолчав, сказал:
—   Я знаю, кто вы. И простите меня, если я помешал. Понимаете, моего отца звали так же как вас. И фамилия имя и отчество. Все так же. Нет, нет! Я знаю что он погиб. Он был летчиком и погиб в конце войны. Я знаю, где. Я это точно знаю. И вы совсем на него не похожи. Но вот такое совпадение. Вы не встречали его на войне?
—   Нет, —  подумав, ответил полковник.
—  Я думал, может  — встречали. Знаете, ведь однофамильцы всегда запоминают друг друга. А тут еще такое совпадение.
—   Как тебя зовут?
—   Александром, Сашей,  —  ответил юноша.
Полковник положил свою большую руку на плечо юноши.
—   Моего сына звали так же.
—  Я знаю.
—   Знаешь?
—  Видел на кладбище. Ребята даже шутили, мол, там похоронен я. Простите, что я об этом сказал.
—   Мой сын был бы старше.
—   Юноша помолчал, потом поднялся, но полковник, державший руку на его плече, сжал плечо, и юноша опять опустился на скамью.
—  Не уходи, —  сказал полковник. —  Расскажи о себе. Ты, конечно, хочешь стать летчиком, как отец?
—   Да.
—   У тебя есть мать?
—   Нет. Она давно умерла. Я живу у соседей.
—   Учишься?
—   В десятом классе. Скоро экзамены. Пока еще учимся. Осталось три дня.
— В порт  входил теплоход. Полковник отвернулся, чтобы не видеть белоснежного красавца.  Юноша следил за кораблем.
—   Расскажи, —  попросил полковник.
—   Я все рассказал, — ответил Саша. — О чем еще?
—   И я не знаю, что ты должен рассказать, но знаю  — должен. Может быть не сегодня. Но когда? Ночью я  уеду. Никогда не вернусь сюда. Тебе не страшно здесь жить?
А мне —  страшно. Да вот такой большой, и страшно. Друзья ждут тебя?
—   Не ждут.
—   Тогда проводи меня до гостиницы.
Полковник жил в гостинице «Атлантической» — современном здании, построенном по проекту местного подражателя Ле Корбюзье.
По дороге юноша показал полковнику дом,  в котором жил.
—   А я, — сказал полковник, — жил раньше у Карантинной пристани.
—   Я там бывал, — ответил юноша. — Знаю ваш дом, Там сейчас музей освобождения.
Возле ярко освещенного подъезда гостиницы полковник сказал:
—  И ты никогда не возвращайся в будущем в города, где что-то оставил. Правда, говорят, одни возвращаются в прошлое, чтобы набрать там сил, а другие — чтобы утопить их остатки. Но ты не верь. И все – таки не возвращайся. В прошлом, конечно, надо искать силу, но это сейчас так трудно.
—   А вы? Нашли?
—   Не знаю. До свидания. Мы еще встретимся?. Может быть я зайду к тебе завтра. Но не обещаю.
Ночью полковник уехал. Он две недели метался из города в город, пытаясь понять свое состояние; ему  все время казалось, что он не делает чего-то очень важного, решающего, чего-то такого, что он просто обязан сделать.
И когда понял, то на своей «Победе» вернулся в Астрополь....
....

...Садясь в машину, полковник неожиданно вспомнил метерлинковские слова: « Позади нас наше прошлое простирается длинной перспективой. Оно спит вдали, как покинутый город в сумраке… кажется мертвым и на вид лишено всяких движений, кроме тех, которыми обманчиво одушевляет его медленное разложение нашей памяти. В действительности же это мертвый город —   часто самый деятельный очаг существования. И соответственно настроению, с которым они туда возвращаются, они извлекают из него все свои богатства, а другие их в нем топят».
Он подумал вслед за этим:  «А я? Что я возьму сегодня в своем прошлом, в своем возвращении в прошлое? Нет, нет! Я возьму все свои богатства!»
Возле школы полковник остановил машину. Он поморщился: что понимал Демокрит в своем четвертом веке до нашей эры? Что он мог видеть, хоть и объехал полмира? Видел он то побоище, которое довелось пережить полковнику? Видел он летаюшщих и сгорающих  в небе люде? Видел он горящие многоэтажные города?  Не видел! Не видел!
Полковник выбрался из машины.  По тротуару вдоль школы бежал Саша.
—   Здравствуйте, — сказал он, останавливаясь. Я увидел вас в окно. Не спросил разрешения,  выскочил из класса. Вы меня ждете? Я не ошибся?
—   Нет.
—   Вы были у меня дома?
—    Был.
Полковник сел в машину.
—   Садись, сказал он. Юноша повиновался.  —  Один ты жить не можешь. Раз такое совпадение, ты должен быть со мной.
—    Здесь?
—    Нет.
—    А экзамены?
—    Не сейчас.
—    Понимаю.
—    Решай.
—    Сейчас?
—   Твое дело — когда. Вечером я уеду. Я не могу быть в этом городе.
Полковник достал из кармана записную книжку, написал на листке свой адрес, номер телефона, вырвал листок, положил его в нагрудный карман Сашиной рубашки.
Сообщай мне о ходе экзаменов. Не задерживайся. Денег на дорогу пришлю. Дашь телеграмму. Я встречу. Договорились? И поедем на Кавказ. Да?
Саше на секунду показалось, что большая отцовская рука легла на его плечо, но на плече лежала незнакомая рука чужого человека, которому Саша хотел быть другом.
—   Будь здоров, — сказал полковник, сдавил плечо юноши. — Договорились. Передай привет друзьям. Иди.
Они расстались.
Оставшись один, полковник подумал: «Но что ему могу дать я? Только одно —  безбедную жизнь. Он ее заслужил, я понимаю. Но нужна ли ему такая жизнь?»
Он сам отличал в себе два воспитания. Первым были все влияния, которые оказывали на него те, с кем сводила его судьба. Те люди, с которыми была долгие годы связана его жизнь, —  летчики, народ прямолинейный, порой грубоватый, мужественный и решительный. Второе воспитание, началось с госпиталя, с его первой книжки. После ее издания полковник с жадностью набросился на чужие, и ему порой казалось, что он движется от оазиса к оазису.
Он, конечно, не мог принять всего, он совершал отбор, причем отбор настолько придирчивый, что многие действительные ценности, он просто перечеркивал, как недостаточно действенные.  Застывшее для него имело мало смысла, он признавал только одну постоянную ценность —  человека и действие ради человека.
«Что из всего этого я могу дать ему?» — задал он себе вопрос, и ответить не мог.
«Что? — думал полковник. — В первых книжках я описал действительные события и людей, которые сами рассказали мне о своих думах. Я думал, что жизнь проста. А вот этот мальчик поставил передо мной нечто  совсем новое — необыкновенную случайность, такую, какая и права жительства в литературе не имеет. Правильно, последняя книжка не получилась. Рассказ друга, который я использовал слишком точно, утратил что-то важное.
Не было вымысла. Нужен воздух вымысла. Раньше я считал вымысел кощунством. А теперь?»
Он не стал искать ответа, он решил ждать…