Привет всем! Да Евгений, что-то с Дворцом правосудия у меня никак не получается, может его просто переименовали, раз судить было некого, надо, наверное у веймарцев спрашивать, может они что знают.
Мы в Веймаре были только на пересылке и то вечером. Так что запомнилось мало чего. В основном как нас выгрузили из теплушек и поместили в местный солдатский клуб, где нас и разобрали «покупатели».
Наша группа из 17 человек ушла почти сразу, чуть ли не третьей, так что и сидели мы в зале недолго. Погрузили нас сердешных в кузов с брезентовым тентом и повезли ночью по Германии. Сидим на лавках, жмёмся друг к другу, холод собачий, чай не лето, а ноябрь месяц, снег уже лежал. Задубели до окоченения, когда ранним утром прибыли в часть, так из машины выпрыгивали в согнутом состоянии и, потом, уже похрустывая, застывшими суставами распрямлялись.
Побывав на карельской пересылке и, хлебнув там солдатских щей, мы уже были готовы отдать свою жизнь за Родину в любом виде, но ТАКОГО как в родной части мы не ожидали.
Как и водится в гостеприимных домах Европы, нам после дальней дороги предложили принять перед завтраком душ. Чисто английское гостеприимство и немецкий ordnung в одном флаконе. И всё бы ничего, и душевые комнаты были вымыты и проветрены, но вот маленький русский штришок, распахнутые настежь окна (в ноябре-то месяце) закрыли только тогда, когда мы в этот душ вошли. И тут мы совсем уж пали духом, кто-то даже подытожил: «Ну, всё мужики здесь нам будет полный капец». И на то были все основания – пол ледяной, вода еле тёплая, а не пропали только потому, что махали руками для сугреву и не усердствовали в мытье под чуть тёплой водой. Слава богу, это длилось недолго и, растёршись до красноты полотенцами, сменив бельё на свежее, мы быстренько оделись в своё тёплое ПШ. И только один из наших бойцов - Слава из Архангельской области малость приболел из-за чего и стал легендарным.
Когда нас повели на завтрак Слава так расклеился, что выпил только кружку горячего чая, ОТКАЗАВШИСЬ ДАЖЕ ОТ ПОРЦИИ МАСЛА. И эта маленькая порция масла стала настоящей бомбой, которая до основания потрясла сознание бойцов Красной Армии.
Оставшийся на тарелке маленький пятачок масла заворожил всех своей невозможностью остаться несъеденным. Все на него смотрели, и никто ЭТОМУ не верил, даже повар и тот чуть не выпал из окошка от потрясения, ТАКОГО здесь ещё не бывало.
Да на нас потом смотреть ходили, а рассмотрев внимательно, уходили в полном растворении солдатского рассудка, бормоча себе под нос: «Во, салабонов прислали, а! Масла не едят?!»
А Слава, выйдя из своей болячки, навсегда вошел в солдатский фольклор. И когда речь в разговоре заходила именно о нём, то всегда уточняли – «Слава, который от масла отказался», настолько всё это было необычно для армейской жизни. И так до самого дембеля, а может и дальше.
А потом всё стало на свои места, мы приняли присягу, и началась наша настоящая солдатская служба.
Расскажу немного о теплушках.
В Карелии нас загрузили в пару плацкартных вагонов под самую завязку. Лежать можно было только на третьей полке, где мы по очереди и отлеживались, а так сидели впритык, пройти негде было. Со второй полки свисали либо сапоги, либо немытые босые ноги, но на то она и армия, чтоб неудобства все претерпевать.
Потихоньку сидя, иногда лёжа доехали мы до Бреста, где нас и пересадили в теплушки, еще военного образца приспособленные под узкую европейскую колею. Ну что, рассчитали нас по 36 человек на теплушку, по девять – на полку и поехали мы по Европе, как и наши отцы когда-то. Посредине вагона «буржуйка» дымит, возле нее запас вонючего торфа лежит, а вокруг в кружок бойцы цыгарками дымят да лясы точат, кто про что. Кто про баб, кто про Чапаева, кто про ожидаемую пайку каши да чай с сахаром. В общем, едем, настраиваемся потихоньку на службу зарубежную и пытаемся определиться по отношению к бывшему некогда супостату, а ныне товарищу по соцлагерю ведь среди них же придется жить.
Впрочем, всем нам было по большому счёту по фиг как там оно будет, наше дело военное, приедем на место – увидим. Кроме, конечно одного, с виду он был вроде как постарше нас, может щетина гуще росла. Попыхивая сигареткой, он в перерыве между байками как-то так угрюмо изрек, ни к кому не обращаясь:
- Ненавижу немцев.
- О, а чего?– Удивившись, притихли мы.
- Они моего отца в войну убили.
- А-а-а-а… - с пониманием отнеслись мы к происшедшему.
Но ведь найдется, всегда найдется дотошный правдоруб и, конечно же, как всегда некстати и без всякой там деликатности. Так и здесь, минуты через две нашего почтительного молчания раздался голос:
- А ты, какого года рождения?
- Сорок девятого, а что?
- Да то, что война в сорок пятом закончилась, а ты из сорок девятого.
Н - да…. И тут нам стало неловко за товарищей и первого и второго. Кто-то засуетился возле печки, подкладывая в неё торф, кто-то громко попросил закурить и все, в одночасье вдруг вспомнили анекдоты об Василь Иваныче и с азартом начали их травить.
Доехали, слава богу, ничего, был, правда, еще один разгильдяй, который спросонку спикировал со второй полки теплушки своей небритой рожей да прямо в раскаленную трубу печурки. Лобешник, конечно себе обжег, но зато ему сделали на голове роскошнейшую повязку из бинтов, ну как в кино про войну. Понимая это, он при каждом открытии дверей высовывал свою забинтованную голову наружу и отчаянно форсил, особенно когда проезжали населенные пункты и где-нибудь за переездом ещё и девчонки стояли, тут ему даже завидовали, этакий антураж получить себе, а?