Доброго всем дня! Я тут немного посмотрел у себя в записях  и обнаружил несколько давно записанных историй. Пара из них касается нашего пребывания в карантине перед отправкой в Германию. Вообще-то, наверное, воспоминания и надо было бы начинать с самого начала, но опыта мемуаристики нет и, вышло так уж, как вышло. В общем – не стреляйте в пианиста, играет, как может!
Герои вымышлены, но факты имели место быть. Итак….

С пересыльного пункта всех повезли в прекрасную страну Карелию. Выгрузили на небольшой станции и погнали в казармы танкового полка. Призывники шли кто, в чём и кто как. Ни строя тебе, ни порядка. Шли, бодрились, посматривали по сторонам.
А назавтра их переодели в воинскую форму и стали они, почти, бойцами Красной Армии.
Снегу в тот год насыпало, ну-у…. скажем культурно - по пояс. Зима стояла прекрасная, тихая и только корабельные сосны качали головой, глядя на наших бравых парней. Через неделю строевых занятий и седьмое ноября подошло.
Как и полагается, перед обедом, замполит полка сказал всем пламенную речь об вечно живом  Октябре. В клубе было тепло и, контингент малость прикемарил, но время аплодисмента не пропустил и зал вздрогнул, ожил от рукоплесканий, кашля и шарканья солдатских сапог. А потом и на праздничный обед пошли.
Щи были, все равно с мерзлой капусты, а вот на третье дали компот и по два оладушка. Праздник, ведь как-никак!
Вернувшись в казармы, ради праздника, занялись своими делами. Но в основном думали, как бы выпить. Ну, праздник или нет? Да мы бойцы или нет!?  Для начала освободили магазинчик в своем городке. Но этого же оказалось мало!
И когда уже стемнело, послали гонцов в соседний городок за добавкой, гулять так, гулять!  Выбрали самых прытких, по снегу-то быстро ли дойдешь, а успеть надо!
Взяли, кто вещмешок, кто что, а наши – чемодан. И лесом, лесом, след в след ушли за добавкой.
Тем же манером, стали возвращаться обратно.
Ручка в чемодане оторвалась на первом километре, но солдат, он всегда солдат. Одним ремнем обвязали чемодан, вторым зацепили и потянули по снегу волоком, как немцы в Сталинграде.
Вот в таком виде и встретил их патруль. Кто был с вещмешком, тот рванул в сторону, в темень лесной чащи, наши тоже рванули, да чемодан за пень зацепился. Ну их и взяли.
Что ж, остались мы недопитые, но спали крепко. Других - то всю ночь рвало и мутило, кто до умывальника добегал, а кто и на соседа с нижней койки поливал. Да, было дело…
Утром, после тщательной уборки помещений, всех выгнали на плац и построили. Стояли на снегу и зябли от ветра и сырости. Замполит говорил гневно-воспитательную речь, но все смотрели на чемодан и пару вещмешков, которые стояли рядом с офицерами.
К концу речи молодые офицеры открыли чемодан, развязали мешки и стали доставать оттуда бутылки с водкой. Откупоривали их и выливали содержимое на плац, прозрачная, как слеза  жидкость потекла ручейком.
Никогда не сможет сознание русского человека вместить в себя подобное варварство, и солдаты зашмыгали носами, пытаясь уловить запах.
«Водка?» - спросил кто-то беспокойно.
«Да не-е …вода» - уверенно отвечал другой.
«За ночь всё сами же и выпили» - добавил третий.
«Вот, ведь суки, а» - солидно произнес Сивкин.
Сержант Коржиков с удовлетворением посмотрел на бойца. Быть солдату!

        Желудок Сивкина никак не мог привыкнуть к полусырой картошке и мерзлой капусте, а посему расстраивался.
Сивкин сидел на койке второго яруса, и думал написать письмо на родину,  когда в желудке опять взбурлило. Схватив шапку, Сивкин скатился вниз и рванул в туалет.
Дощатый туалет стоял позади казармы, ближе к лесу и имел где-то мест двенадцать для исправления большой нужды. В дыры всегда дуло и сквозило, по их краям намерзла позеленевшая моча, а пол был весь засыпан снегом.
Влетев в туалет, Сивкин рывком спустил штаны и присел над дыркой. Внизу заляпало.
И тут из соседнего «очка» туалета высунулась голова в противогазе и матерно что-то забубукала. Ошарашенный Сивкин от такой неожиданности ударил вниз струей. Глаза за стеклами противогаза бешено завращались, и голова нырнула обратно вниз, а в задницу Сивкина затыкали чем-то деревянным. 
Подхватив штаны в обе руки, Сивкин сорвался с места и, вылетел из туалета прямо в лес. Присев для порядка за сосной Сивкин дал волю своему организму, а сам стал потихоньку приходить в себя.
Когда же он вернулся в казарму и открыл дверь к себе в комнату, то ему в нос шибануло таким запахом навернутых на сапоги солдатских портянок, что он покачнулся.   

Заканчивая пришивать к гимнастерке подворотничок, Сивкин услышал, как от двери заорали:
- Сивкин! Сивкин!! Тебя зам. комвзвода ждет!
- Где!
- Где, где! В коридоре!
Натянув на себя гимнастерку, и схватив шапку, Сивкин выбежал в коридор.
В коридоре возле окна, в пол-оборота к нему стоял зам. комвзвода сержант Коржиков. Сержант Коржиков был танкистом и гордо носил на себе диагоналевую гимнастерку, а из кирзовых сапог упорно пытался сделать хромовые.
Сутулясь и шлепая по полу сапогами, Сивкин подошел к сержанту и отдал честь. Сержант глянул на него и чисто по - военному спросил:
- Сивкин, это ты на деда насрал?
- Я – сугубо по-штатски отвечал Сивкин.
- Что – я! – сержант внимательно посмотрел на Сивкина – что – я? Сивкин, твои родители кем будут?
- Папа у меня – профессор филологии – отвечал Сивкин.
Что такое – профессор, Коржикову было известно, а отнеся филологию на счет женских болезней, дальше он уже и не спрашивал.
- Так вот, Сивкин, ты об этом лучше помалкивай, а то тут уже приходили. Расходились … - и озлившись, добавил – да пошли они… Здесь я -  командир! Понял Сивкин? – окинув взглядом новобранца,  добавил – А солдатскую науку постигать надо, профессор! – повернулся и пошел прочь по коридору.
- Хорошо, товарищ сержант – вдогонку ему сказал Сивкин.
Под диагоналевой гимнастеркой сержанта только плечи шевельнулись.

И только уж потом, со временем Сивкин узнал, что неисправимых «губарей» время от времени да и посылали сдавать нормативы по очистке туалета от промерзшего дерьма. И упражнение это называлось по-военному просто: «Солдат в танке».

Новобранцы с любопытством смотрели на бравого лейтенанта, который прохаживался перед строем.
-Так, бойцы, слушай внимательно! Нужны кадры в солдатскую самодеятельность, кто что умеет: петь, плясать, читать стихи, играть на инструментах, прошу не скромничать, а докладывать!
Поправил портупею и сел за столик.
- Ну, кто первый!
Четко сделав шаг, вперед из строя вышел рыжий, осеннего солнца, невысокий солдат.
- Я, товарищ старший лейтенант! Рядовой Пеньков!
- Гм, гм, я – лейтенант, рядовой Пеньков!
- Так точно, товарищ старший лейтенант! Разрешите спеть!
- Хорошо Пеньков, что вы исполните?
- Нескладухи! Можно под гармонь, а, товарищ старший лейтенант?
- Можно, пробуйте…
Рыжий, осеннего солнца, новобранец взял гармонь, сел на табурет и, склонив голову, растянул меха. Пробежал пальцами по клавишам, прислушался. Потом лихо, встряхнув стриженой головой, рванул на груди гармошку и протяжно завыл:

По реке плывет зубило
Из села Кукуево,
Все равно оно утонет
Железяка х……ва!

        Лейтенант схватился за голову, а бойцы заржали.
- Стоп, стоп! Пеньков, стоп… хватит! Все! Становись в строй!
Пеньков растерянно посмотрел на лейтенанта, ему казалось, что пел он хорошо, ведь не зря же его девки любили. Но тут, видишь ли – армия, может, что и не так? Отложив в сторону гармонь, направился в строй. Остановился и, с последней надеждой спросил:
- А, может, я лучше спляшу, а, товарищ старший лейтенант?
- Нет, Пеньков, спасибо, становись в строй.
- Есть, товарищ лейтенант! – и Пеньков, до невозможности огорченный, занял свое место в строю.

Вот ещё один рассказик – памятка, но это уже про Вурцен и собранным здесь фактам можно верить.

В медслужбе было всего две штатных единицы: врач – капитан  и старший санинструктор Саня Букин.
Но кто был главным? Главным был старшина Букин. Он и лечил солдат. Всегда лечил и при  любых обстоятельствах. На столе у старшины стояли две стеклянные банки с таблетками. В одной из них были таблетки от головной боли, в другой – от желудочной.
Так вот – старшина и был главным, а капитан, что ж – капитан, он так капитаном и оставался, к нему-то, зачем было обращаться?
А к Сане Букину шли каждый день, особенно в дни кросса и марш-броска.
С самого ранья в медпункт заходил боец и, отдав честь, жаловался:
- Товарищ старшина, желудок расстроен, никакого спасу нет, может, дадите таблетку, а?
Букин открывал банку, запускал туда руку и давал таблетку.
- Товарищ старшина, а можно я на марш-бросок не пойду?
- А что, у вас сегодня марш-бросок? – спрашивал старшина.
- Так точно, с выкладкой.
- Ты смотри, вот ведь как…. Вдоль канала?
- Да, вдоль канала.
- Так ты и беги, а если вдруг чего, присядь под кустиком, кто ж тебя там с утра увидит –  говорил Саня и смотрел на бойца такими добрыми глазами, что тот, отдав честь, поворачивался и выходил из кабинета.

Выйдя, щелчком стрелял таблеткой в дневального и мрачно шел на марш-бросок. Дневальный ухмылялся и думал: «Вот сачок, а! Отмазаться хотел!»
Саню, в общем – то все любили и не обижались.
Бывали, конечно, и у старшины свои заезды «на учения». Жене говорил, что выезжает в поле, а сам затворялся в части и, пока не приканчивал весь запасенный спирт с «учений» не возвращался. Домой же появлялся уставший и посиневший от пережитых тягот армейской службы, отчего жена сокрушалась и заботливо приводила Саню в прежнюю форму.
Так вот, однажды…
После обеда, в тихий летний день, когда и солнце и солдаты были разморены от трудов своих, а офицеры, после занятий, ушли домой, в комнату влетел сержант и заорал:
-Так, бойцы! Всем подъем! Койки заправить и выровнять, принадлежности в тумбочках  разложить, как положено, табуретки поставить на место! Побриться, помыться и поменять подворотнички! Сапоги почистить!
- Старшой, что такое? – спросил дед.
- что такое, что такое! Комиссия едет! С генералом, поняли! На койки не ложиться, сидеть на табуретах!
Бойцы, ругаясь, начали наводить порядок. Казарма засуетилась.
Минут через пятнадцать стали появляться офицеры и тоже включались в наведение порядка. Через полчаса дозвонились до командира части. Пыхтя, пришел и он. На соседнем, плацу забегали люди. Гарнизон загудел.
Комиссия! С генералов во главе!!
И только, когда уж и начальник гарнизона прибежал, тогда кому-то в голову пришла мысль:
«А что собственно, за комиссия? И что проверять-то будут?»
Стали звонить в штаб армии и по своим каналам узнавать: «Кто поехал и зачем?»
В армии удивились: «Да никто никуда не ехал! Разберитесь на месте».
Что ж стали разбираться на месте, как и положено военным. Сверху – вниз.
Ну, и.… Да что «ну, и…» Дошли до поваров в столовой, а те и сказали:
«Да зашел тут Саня, ещё не просохший от своих «учений» и давай нам наводить порядок - Генерал едет! Генерал едет!!»
Порядок, конечно же, в столовой навели, но ведь и весь гарнизон подняли по тревоге.
Кончилось все тем, что начальник штаба, как и положено военному, обложил старшину матом и приказал присвоить ему звание:

«НАЧАЛЬНИК ПАНИКИ ГАРНИЗОНА».

В жизни, конечно, всё бывает несколько проще и прозаичней.
Все помнят, как мы там маялись в своих добротных юфтевых сапогах. У кого грибок на ногах, у кого нарывы, фурункулы, карбункулы  и прочая, и прочая, чего только не было.
Не обошло это и меня, как - то летом образовался у меня нарыв на сгибе стопы, да такой, что и ходить стало невозможно. И вместо того, чтобы отсвечивать на солнце начищенными голенищами, хромал я по казарме в фетровых тапочках. В общем, нужно было резать.
Да вот беда, наш санинструктор Саня был в отпуске, а несколько субтильный капитан вызывал, как бы это сказать, сомнение, что ли в неизбывной славе военной русской хирургии.  Но как бы там ни было, а резать было надо, и я похромал на первый этаж в медпункт.
Капитан встретил меня с явным удовольствием, ведь ему предстояло сделать нечто оживляющее скучный пейзаж здоровых солдатских будней.
Уложив меня на кушетку, осмотрел ногу и удовлетворенно хмыкнул. Потом выглянул в коридор и шумнул дневальному: «Сорока! Принеси с кухни полстакана соли!» (это я запомнил).
Я лежал на кушетке, капитан возился со своими инструментами и что-то мурлыкал себе под нос.
Я спросил у него:
- Товарищ, капитан, а укол будете делать? – в смысле, обезболивающий.
- Укол? – он посмотрел на меня поверх очков – Ты – боец?
- Так точно – боец!
- Так зачем тебе укол?
И то верно, зачем мне укол, дайте мне гранату с сапёрной лопаткой, и я с ними дойду до Берлина.
- Будем так резать, так здоровее. Ты только руками за края кушетки держись.
Держись, так держись, будем держаться. Я думал, как буду держаться за края кушетки, а капитан пустился в рассуждения о том, какие раньше виды обезболивания применяли в воюющих армиях. И когда он дошел до флота адмирала Нельсона, где прежде, чем оттяпать тебе руку или ногу глушили по голове большим деревянным молотком, появился дневальный Сорока с полстаканом соли.
Я взялся за края кушетки руками, а капитан, помахав в воздухе остывающим скальпелем, полоснул им по нарыву. Боль была, но не такая, которой пугал меня капитан. Пока он чистил рану от гноя, я продолжал держаться за кушетку, когда же он это сделал, я сложил руки на животе и расслабился.
Капитан возился со своими баночками и мензурками, я расслабленно смотрел в потолок и, кода он склонился над моей ногой, ничего страшного не ожидал. И тут вдруг я взвыл от жгучей боли. Он со своей мензурки плеснул мне в  развернутый разрез раствор своей кухонной соли. Мужики, это как горячим утюгом по геморрою, ну не меньше будет.
Глядя на мою реакцию капитан удовлетворенно хмыкнул – здоровая реакция.
Не остыл я от прежней боли, как он нарезал бинт, свернул из него маленькие жгутики, вымочил их, опять же в рассоле и стал заправлять в рану. При этом доверительным голосом сообщая, что это и есть самое лучшее и здоровое средство от всяких там нагноений. Да мне уже, собственно было всё равно – брать Берлин или идти дальше к Гибралтару.

Добрый день ныне не воинствующие бойцы , участники форума!Спасибо за фотографии !У меня пока нет технической возможност выложить фотографии с сюжетами службы в АПРТБ !По поводу прибытия в часть отцов командиров сообщаю. В 1965 году прибыл  Самойленко , затем  Мандраков  и  потом Солодовников в начале 1966 года