Вот История Воспоминаний Владимира Владимировича Гуськова продолжается благополучно, как раз к празднику РФ 12 июня.
Ляйснигский гарнизон (1963 – 1969 г.г.)
(продолжение №8)
Просто про жизнь
Наших мам не зря в Ляйсниге обучали стрельбе из ПМ.
Над нами, на втором этаже, жила семья Сединых (глава семейства был начальником полкового клуба). Так вот, у него дома хранились пистолеты и боеприпасы к ним, для вооружения женского актива в случае возникновении какой-нибудь критической ситуации при отсутствии полка в месте дислокации.
И с этим оружием был один случай.
Мы с мамой вместе ездили в школу в Гримму – я учиться, а она преподавать в ней. Отец рано уходил на службу. А брат только пошел в первый класс нашей ляйснигской начальной школы. Мама утром отводила его к Сединым и забирала по приезду из Гриммы. У Сединых было что-то вроде маленького кратковременного детсадика. Соседка вместе со своими детьми (иногда и с другими) отводила братишку в школу и потом забирала домой. Они у нее потом обедали, отдыхали и играли.
А оружие и боеприпасы хранились в большом сундуке, и он запирался на ключ. Пистолеты (их там было штук десять) находились в закрытом на замок и опечатанном небольшом металлическом ящике, патроны же в бумажной упаковке были просто сложены в две большие картонные коробки. Кроме этого в сундуке хранились какие-то обиходные семейные вещи. Сам сундук был в комнате, где детишки как раз и играли.
Однажды соседка что-то достала из сундука, а запереть его забыла и ушла в гарнизонный магазин. По дороге с кем-то встретилась, разговорилась и задержалась.
Детки (их тогда было трое, в том числе мой братик) «засекли», что сундук не закрыт и, естественно, решили его обследовать. Открыли крышку сундука, вытащили ящик с пистолетами и попытались его открыть, сорвав при этом пломбу. Но ничего не получилось, да, к тому же, ящик был тяжелый и они его бросили.
Зато патроны их крайне заинтересовали, и они были выпотрошены из упаковок. Патроны выстраивали в две противостоящие шеренги, как солдатиков, в них бросались другими патронами. Кидали патроны и в другие разные мишени. Затем ребятишки открыли окно и стали соревноваться, кто дальше забросит патрон на улицу. В конце концов, все это им надоело, и они, с чувством полнейшего удовлетворения, дружно заснули на кровати. Хорошо еще, что ящик с пистолетами на улицу не сбросили.
Когда соседка пришла домой, она чуть себе ногу не сломала, когда упала, поскользнувшись на всюду разбросанных патронах. Немного успокоившись, она стала их собирать, во множестве валявшихся по всей квартире в самых неожиданных местах, один потом даже обнаружился в кастрюле с супом. За ротозейство ее хорошенько отругал супруг. А нам, взрослым мальчишкам, по приезду из школы было приказано внимательно обыскать все под окнами и что можно собрать. Как оказалось, на улицу было выброшено более сотни патронов, из них мы не нашли чуть больше десятка. Так где-то они до сих пор в земле и лежат. Хотел бы отметить, что во время поисков ни у кого из нас даже мысли не было «зажилить» патрон. Нам это было просто не нужно. При желании пострелять, обращались к отцам, и они всегда охотно брали нас на стрельбище, а там с патронами проблем не было.
Хочу также чуть побольше рассказать о наших школах – ляйснигской начальной и гриммовской восьмилетней, все же в них в них мы, дети, проводили большую часть светлого дня.
В ляйснигской школе все учительницы и директорша были женами офицеров нашего гарнизона, а в Гримме, кроме жен офицеров, работали также и учителя и учительницы, прибывшие из Союза по найму.
К моему стыду, сейчас я не смог припомнить ни одной фамилии учителей тех школ. Впрочем, в свое оправдание, скажу, что я был не очень хорошим и старательным учеником, и они со мной вели постоянную и упорную борьбу, чтобы заставить взяться за ум.
Учительские коллективы в школах были практически женскими. Только в Гримме было три учителя мужчины: физрук, трудовик и директор школы – все вольнонаемные.
Директору было лет сорок-сорок пять, и мы его все очень боялись.
Однажды, в шестом классе, мы с одним моим дружком что-то там набедокурили, да и двоек нахватали, а я даже единицу «поймал». И вот он нас вызвал к себе на «ковер».
Молча и долго он нас рассматривал, а потом ровным и спокойным голосом сказал, что ему лоботрясы в школе не нужны. Что если мы не хотим учиться, то он может, хоть немедленно, связаться с нашими родителями и попросить их забрать нас из школы. И мы можем в дальнейшем делать все, что нам угодно, но он гарантирует, что это для нас кончиться очень плохо. И все это было изложено без криков и топанья ногами, что нас особенно впечатлило. Я тогда живо и отчетливо представил себе, что в таком случае со мной сделает матушка, так даже испарина на лбу выступила. Дал он нам неделю на исправление, и пришлось нам с другом плотно засесть за учебники и взяться за учебу.
Учили нас тогда, особенно в Гримме, очень серьезно. Помню бесконечные контрольные и лабораторные работы, сочинения, диктанты и экзамены. При этом мы никогда не жаловались, что устали или измучились. Для нас это был привычный ритм жизни. Из учителей особенно запомнились математички и учительница русского языка, которые, несмотря на мою лень и упрямство, сумели много чего полезного вложить в мою, как они говаривали, пустую голову, за что им огромное спасибо. А в восьмом классе геометрию у нас начала преподавать учительница, ну просто абсолютная копия актрисы Аллы Демидовой (помните фильм «Стакан воды»?). И внешне, и по манере говорить и тембру голоса. Я когда впервые увидел Демидову в каком-то фильме или спектакле, вначале поразился: неужели моя бывшая училка в актрисы подалась? Потом внимательно присмотрелся – очень похожа, но все же не она. С нами она не церемонилась, заставила держать жесткую дисциплину. Учителем она была отменным, сумела всех в классе заинтересовать своим предметом и мы его хорошо знали, экзамены потом все сдали только на хорошие оценки. Вообще показуха по успеваемости тогда еще не была развита, как впоследствии. Поэтому в школе что заслужил, то и получал и никто на это повлиять не мог.
В гриммовской школе на третьем этаже была хорошая библиотека, она очень хорошо обеспечивалась детской литературой, а на четвертом этаже – большой актовый зал со сценой на небольшом возвышении. В глубине сцены стояло пианино. Его использовали при проведении занятий по пению.
После уроков, до отъезда из Гриммы, пока у старших классов были еще занятия, бродили по гарнизонному Дому офицеров. Иногда там днем крутили фильмы и мы туда, конечно, обязательно проникали.
Или могли сходить в город. За озером был магазин с большой угловой витриной, на которой была размещена огромная детская железная дорога, с поездами, строениями, горами, мостами и тоннелями. Иногда это все запускалось и поезда начинали ездить – картина была очень завлекательная. А недалеко от ратуши было несколько небольших магазинчиков, где продавались почтовые марки. Мы все ими очень интересовались и собирали, по мере возможности, часто ими обменивались между собой. Тогда образовалось множество новых африканских и азиатских стран, и они начали печатать свои яркие и красочные марки, можно было также купить и довоенные и военные немецкие почтовые марки. Цены почтовых марок были в общем доступными для нас, даже в условиях крайней ограниченности наших финансовых ресурсов.
Но чаще мы уходили через подвесной мост в лесопарк за Мульде. Правее этого моста, в метрах трехстах, за изгибом реки, находился сохранившийся пролет разбомбленного железнодорожного моста. Он опирался на опору, что была как раз на середине реки. Сам пролет был длиной метров пятьдесят. Мы лазили по этому пролету, спускались на опору моста. Там и я свой автограф оставил, как же без этого. Нам сверху было хорошо видно насколько грязна река. Она вся была мутная, по ней плыли сгустки какой-то грязи, всяческий хлам и мусор.
По Мульде тогда ходили большие прогулочные моторные лодки, в них размещалось по 15-20 человек. Эти лодки проходили под нашим пролетом и около подвесного моста разворачивались и шли назад. Немцы всегда с удивлением смотрели на нас, сидящих на опоре моста и свесивших ноги. Их дети, обычно, не лазили по этому пролету, по крайней мере, я ни разу не видел. Сейчас этого пролета и опоры больше нет: немцы их убрали.
Старшие ребята, если было время, иногда уходили на свалку бытовой электротехники около промзоны, что была не очень далеко от места стоянки наших автобусов. Оттуда они приносили какие-то моторчики, переключатели, различные железячки и даже радиодетали.
Очень популярны у нас в Гримме были занятия физкультурой. Спортивный зал школы (использовался совместно с немецкой школой) был ухоженным и хорошо оснащенным спортинвентарем. Частенько там проводили футбольные, баскетбольные и волейбольные матчи между собой и с немецкими командами.
Внеклассные занятия у нас были только в ляйснигской школе. Для девочек проводились занятия кройки и шитья, а для мальчиков организовали шахматную секцию. Ее вел солдат нашего полка, кандидат в мастера спорта. Собирались в школе по вечерам. Он научил нас правилам игры, рассказывал ее историю и начал знакомить с теорией шахмат. Меня надолго не хватило, теория меня не очень интересовала, поэтому через какое-то время я перестал туда ходить.
О том, как нас подкармливали в Гримме, я уже рассказал, а вот в ляйснигской школе целый учебный год каждый день нам выдавали каждому 150-и граммовую бутылочку немецких сливок, очень вкусных.
Солдат приносил в школу из гарнизонного магазина их целый ящик и раздавал. Кому нужно, помогал открыть крышечку, потом забирал пустые бутылочки и уходил. Потом, по какой-то причине, женщины не смогли сброситься на нужную сумму и этот кайф для детей, к сожалению, прекратился.
В 1967 году в Союзе начали проводить пионерскую военно-спортивную игру «Зарница». В начале мая того года к нам в класс в Гримме пришли двое солдат и принесли с собой пистолет Стечкина в деревянной кобуре и комплектный учебный ПТУРС «Малютка» в переносном контейнере. Нам показали, как надо собирать, устанавливать и управлять ПТУРСом, кто хотел, тот попробовал это сделать, в том числе и я. Все в свое удовольствие нащелкались Стечкиным.
Затем несколько наших старших классов погрузились на БТР-152 с открытой крышей и мы поехали на автодром за полком на «Зарницу». Накануне прошли дожди, все на автодроме развезло, но для нас выбрали наиболее сухие места, мы там побегали, покричали, короче, «повоевали» и победа, конечно, была за нами. После этого всех нас угостили солдатской кашей с тушенкой из полевой кухни и благополучно отвезли назад в школу. Так что побывал у самых истоков этой игры.
Но не только с военными делами знакомили нас взрослые.
Несколько раз нас возили на экскурсию в Цвингер, где размещалась всемирно известная Дрезденская картинная галерея. Видел и знаменитую «Секстинскую мадонну» Рафаэля. Как-то не очень она меня тогда поразила – тетка как тетка, ничего в ней такого не нашел интересного, мол, моя мамочка лучше и красивее ее. Малый и глупый же был. А вот учительницы и девчонки ахали, охали и восторгались картиной.
Зато нас, парней, крайне интересовала выставка старинного королевского оружия в другом крыле Цвингера. Там было разнообразное богато изукрашенное холодное оружие, охотничьи и боевые капсульные ружья и пистолеты, полные комплекты дорогих рыцарских лат, в том числе для коней. Было на что посмотреть.
В сентябре 1969 года, когда учился в лейпцигской десятилетке-интернате, нас водили на Лейпцигскую международную торговую ярмарку (Лейпцигер мессе). Мы тогда побывали в советском и гедеэровском павильонах. Мне тогда очень понравились модели гражданских кораблей в немецком павильоне и гражданских самолетов и космических ракет в нашем. В советском павильоне нас угостили нашим мороженом и я еще раз убедился, что с ним никакое другое не сравнится. Немецкое, конечно, красивое и вкусное, но это скорее замороженный молочный крем с различными красителями.
И еще, огромное количество самых разнообразных легковых автомобилей западных марок, что тогда заполонили Лейпциг, было связано как раз с ярмаркой – на них передвигались многочисленные торговые представители многих стран.
Как видите, жизнь наша там била ключом и частенько, вполне заслуженно, по голове. Но мы, мальчишки, не особенно переживали по этому поводу – для нас она была очень интересной и насыщенной многими захватывающими событиями и мы абсолютно не чувствовали себя в ГДР каким-то изолированным или инородным элементом.
Гуськов Владимир Владимирович