Всех сослуживцев с Праздником Всем здоровья и всегда хорошего настроения

Дорогие форумчане сегодня на ящик форума пришло письмо:
Здравствуйте уважаемые земляки – ляйснигцы!
С Новым Годом! Здоровья Вам, счастья, мира и благополучия.
   
Я, Гуськов Владимир Владимирович, как член семьи военнослужащего, проживал в военном городке артполка в 1963 – 1969 годах.
Случайно нашел сайт «Назад в ГСВГ» и внимательно с большим интересом и волнением пересмотрел и перечитал все материалы раздела «Ляйсниг».
И тоже очень захотелось рассказать, как мы тогда жили.
Начал записывать и получился целый роман, так что извините.
Если есть время и желание, пожалуйста, прочитайте и просмотрите фото.

Ляйснигский гарнизон (1963 – 1969 г.г.)

Мой отец – капитан Гуськов Владимир Васильевич прибыл в Ляйсниг в начале августа 1963 года для прохождения службы в 944 гвардейском Черновицко-Гнезненском Краснознаменном орденов Суворова и Богдана Хмельницкого гаубичном артиллерийском полку на должность командира батареи.
А в начале ноября приехали и мы: мама – Гуськова Тамара Ивановна и я с младшим братом Сашей.
Когда мы приехали к отцу, он был худой как щепка и выглядел очень уставшим – сказалась нелегкая адаптация к новым условиям.
Во Львове он служил в 246-м скадрованном гаубичном артполку 24-й мотострелковой Железной дивизии, где служба была размеренной и без особого напряжения. А в Ляйсниге была совсем другая обстановка – полный штат личного состава и техники, высокие требования командования к профессиональным качествам офицера и интенсивная на грани физических и психологических возможностей служба. Но отец был сильным и волевым человеком, хорошо подготовленным и опытным офицером. Он быстро втянулся в новый для себя ритм службы и уверенно влился в офицерский состав полка.
Ну а мама обеспечила ему надежный тыл и поддержку, благодаря чему он скоро восстановил свою физическую форму.
Мой отец достойно отслужил в ГСВГ – заменялся в Союз майором в должности начальника штаба – замкомандира дивизиона.
Наша семья вернулась в Союз в конце октября 1969 года.

В то время полк был на автомобильной тяге.
В его составе было 2 дивизиона новейших «трехстанинок» – 122 мм гаубиц Д-30, их сначала буксировали ЗИЛы-157 (потом были заменены на ЗИЛы-131) и 3-й дивизион 152 мм гаубиц Д-1, которые также транспортировали ЗИЛы-157.

Отец командовал 8-й батареей Д-1. Личный состав его батареи размещался в последней казарме (перед солдатской столовой) на втором этаже направо. Это единственная сохранившаяся на сегодня бывшая казарма. Сейчас там после реконструкции размещается администрация промзоны, что немцы построили на территории полка.
Техника 3-го дивизиона, в том числе отцовской батареи, находилась в артиллерийском парке за полковым клубом и спортзалом. Пушки стояли зачехленными в ряд побатарейно на колодках под открытым небом, а автотехника – в деревянных боксах сразу за клубом и за пушками. В каждую из боевых транспортных машин было загружено часть боекомплекта снарядов, ящики патронов и гранат для расчета пушки, сигнальные ракеты и сухпаек «НЗ».
Была в полку и спецтехника. По одной единице на каждый дивизион имелись артиллерийские подвижные наблюдательные пункты на базе легкого гусеничного тягача АТ-П и радиолокационные станции наземной артиллерийской разведки на базе гусеничного тягача АТЛ. Все это хозяйство размещалось в боксе с левой стороны от главного КПП полка.
Кроме того, в полку был гусеничный тупорылый бортовой тягач АТС-712, несколько БРДМ-1 химической разведки и одна 76 мм пушка ЗИС-3. Насчет этой пушки отец рассказывал, что ее использовали на полигонных стрельбах для пристрелочного огня, обучения офицеров и расчетов орудий стрельбе прямой наводкой, подготовки наводчиков орудий и еще не помню для каких-то целей. К этому орудию очень трепетно относился командир полка – полковник Данилочкин. Он был заслуженным фронтовиком, войну прошел в противотанковой артиллерии (на таком орудии видимо и воевал), был ранен и от контузии заикался.

Наши соседи, зенитчики, тогда имели на вооружении 57 мм пушки С-60, их сначала тягали УРАЛы-375 первых модификаций. У них, например, верхняя часть кабины была на съемном каркасе с натяжкой брезента, а ветровое стекло могло складываться вперед на капот. Потом эти машины постепенно заменили на УРАЛы с цельнометаллическими кабинами. Я еще застал станции орудийной наводки СОН-9, но им на смену быстро пришел новый радиоприборный комплекс (РПК) «Ваза-1», тоже на базе УРАЛа, из расчета по единице на каждую батарею. Так же в этом полку были три радиолокационные станции разведки и целеуказания П-15 на шасси ЗИЛ-157. Технику зенитного полка расписываю со знанием дела, так как срочную службу в начале 70-х годов проходил в таком же полку в г. Калинин (сейчас Тверь).
Батареи зенитного полка вместе с РПК, сменяясь через неделю, постоянно несли боевое дежурство в Гримме. Боевую позицию зенитчиков в тыльной части мотострелкового полка за танковым парком я неоднократно видел, когда там учился в школе, и мы ходили на школьный огород.

В 1966 году в Ляйсниг перебросили отдельный противотанковый артиллерийский дивизион, разместив его технику на территории зенитного полка. На его вооружении были 100 мм гладкоствольные пушки Т-12, их буксировали легкие гусеничные тягачи АТ-П. Когда этот дивизион впервые проехал к месту своего расположения, гремело так, будто на полном ходу несется танковый полк. Правда, все быстро к такому шуму привыкли.

В городе были информаторы, которые следили за деятельностью нашего гарнизона. Поэтому, для того, чтобы сбить их с толку относительно передвижений дивизиона, тягач АТС-712, тоже очень грохочущий, часто гонял на большой скорости по Кольдицштрассе вдоль нашего полка до второго КПП зенитного полка и обратно. Если память мне не изменяет, через год-полтора дивизион вывели из нашего гарнизона в другое место.

В целом, в 60-х годах техническое оснащение частей, что дислоцировались в Ляйсниге, было не хуже уровня вероятных противников.

Подробно привожу информацию о технике и вооружении частей гарнизона потому, что для нас пацанят в гарнизоне неизвестных и запретных мест не было. Мы дружили с солдатами и знали про технику и оружие почти все. Всюду лазили, на всем ездили, за все рычаги и шнуры дергали, на все педали и кнопки нажимали и даже стреляли из некоторых видов оружия.

Полк был отлично слаженным и подготовленным коллективом. Офицерский состав был как на подбор, часть из них были фронтовиками.

Кстати, в нашем полку служил и будущий маршал артиллерии Михалкин. Он был начальником штаба полка в звании подполковника. В 1965 году он ушел на повышение – стал командовать артполком в другом гарнизоне. Михалкины жили в квартире на первом этаже в первом подъезде ДОСа №3. С супругой Михалкина Верой мама была дружна.

Солдаты тогда служили по 3 года. Неустанное изучение и совершенствование своей воинской специальности и постоянная ее практика, активное занятие спортом и энергичное политическое воспитание делали из них мощнейшую силу.

Ну а офицеры были настоящими мастерами своего дела. Тогда ведь не было ни компьютеров, ни калькуляторов, ни баллистических вычислителей, ни лазерных дальномеров, а были: руководство службы и таблицы стрельбы, различные оптические приборы, планшет командира батареи, знание «формулы «тысячной» и умение работать на карте. Все расчеты и поправки по стрельбе производились вручную и в жесткое нормативное время, поэтому требовались хорошие математические навыки.

Искусством артиллерийской стрельбы в полку владели виртуозно. Батарея моего отца на стрельбах на Магдебургском или Ютенборгском полигонах всегда получала отличные оценки. Если какая-либо батарея полка на стрельбах получала даже четверку, это рассматривалось как ЧП и командование части требовало от офицеров принятия решительных и быстрых мер по исправлению. А учитывая, что стреляли тогда очень часто, то и допущенные упущения скоро исправлялись.

Служба у отца была очень напряженной: допоздна работа в батарее, непрерывные проверки, смотры, тревоги, учения. Тревоги тогда объявлялись очень часто, могли и несколько раз в неделю. Правда, в полку в таких случаях все было отлажено до автоматизма. Например, ночью посыльные еще бежали в ДОСы, а уже под командой старшин и сержантов цеплялись орудия, в машины загружалось имущество, техника выстраивалась в походную колону. И через 20-25 минут техника уже выходили из территории полка из всех четырех ворот.

Тревогу могли объявить как для всего полка, так и отдельно для дивизионов и батарей. Некоторые из них заканчивались в тот же день, но могли и кататься несколько дней, после чего потом долго отмывали технику на мойке полка.

Наша семья проживала в ДОСе №2 (если считать от нашего полка), на первом этаже с видом на поле. Трехкомнатная квартира была коммунальной, кроме нас одну из комнат занимали сначала бездетная офицерская семья, а затем старшина-сверхсрочник с женой, тоже без детей. Их фамилии, к сожалению, сейчас не помню. Отношения моих родителей с соседями были дружными и хорошими. Например, с семьей сверхсрочника поддерживались связи и на гражданке – до начала 90-х регулярно поздравляли открытками друг друга с праздниками. Они жили в Ростове-на-Дону.

Сначала у нас были две угловые комнаты. Но потом, через два года, когда в Союз уехала офицерская семья, отец, с соответствующего разрешения, занял их комнату, освободив угловую, одно окно которой смотрело в сторону ДОСа №1. Новая для нас комната, из окна которой через дорогу был виден засолочный пункт полка, край немецкого дачного кооператива и перспектива в сторону заброшенного бассейна, была гораздо теплее и в ней разместились мы с братишкой.

Мебель в квартире была самая простая, аскетичная. Табуретки наши, а столы, стулья, тумбочки и шкафы остались еще с немецких времен. Спали на наших солдатских койках. Потом уже покупали и расставляли в комнатах современную немецкую мебель и затем вывезли ее в Союз.
Клопов, тараканов, мышей или крыс в квартире и в целом в ДОСах не было.
Запомнились печки в комнатах и холодильный ящик на кухне.
Печки были кафельные, прямоугольные, небольшого размера: где-то около метра по фронту да сантиметров сорок в ширину и высотой чуть больше метра. От стены они отстояли довольно далеко – сантиметров на тридцать, а вытяжные трубы с коленами были высотой около метра.
Фактически это было что-то наподобие печек-«буржуек» и топились они угольными брикетами. Брикеты полк покупал на местной брикетной фабрике, они хорошо горели и были достаточно калорийными. Обычно немцы всю партию заказа привозили сразу в полк и все сгружали около полковой котельной. Потом то, что предназначалось для ДОСов, солдаты развозили и разгружали перед домами, а мы перетаскивали в подвалы.
Тяга у печек была хорошая и комнаты очень быстро прогревались, но тепло из печей быстро выдувало и в комнатах сразу становилось холодно. Так, зимой на ночь печки хорошо протапливали и все ложились спать, а утром из-под одеяла было тяжело вылезать из-за холода, пока родители печки опять не растопят.
Холодильный же ящик был деревянным, высотой где-то полтора метра и если смотреть сверху – треугольной формы. Двумя сторонами с меньшими гранями и прямым углом между ними этот ящик закреплялся в углу внешней стены кухни. В стене от ящика на улицу было пробито сквозное круглое отверстие, куда было вмуровано несложное металлическое вентиляционное устройство. В большой стороне ящика, что смотрела непосредственно на кухню, была сделана дверца во всю ее высоту и ширину, а внутри ящика были полочки для продуктов. Зимой в этом ящике стояла почти уличная температура, но благодаря хорошему качеству его изготовления, холод на кухню не проникал. Летом же температура в ящике всегда была меньше на 7-8 градусов, чем на улице, что позволяло хранить в нем продукты на короткий период.

Вообще квартирный вопрос в гарнизоне в первой половине 60-х годов стоял очень остро. Командованию даже пришлось арендовать у немцев жилые помещения в доме рядом с немецкой больницей, через дорогу недалеко от главного КПП зенитного полка. Да еще в гарнизоне дополнительно разместился отдельный противотанковый артиллерийский дивизион. Поэтому с немцами заключили договор и они в 1967 году очень быстро и качественно построили новый ДОС №4 (неподалеку от заброшенного бассейна). После ввода этого дома, немцам вернули арендованные помещения около больницы.

Все в ДОСах держалось на женских плечах. Одни женщины полностью посвящали себя домашнему хозяйству, другие старались устроиться на работу. В гарнизоне было некоторое количество рабочих мест. Это и учительницы в начальной школе, повара и официантки в офицерской столовой, буфетчицы в офицерском клубе, продавщицы в военторговском магазине, библиотекарши в нашем и зенитном полках. Вакантных мест никогда не было.

Моя мама первый год в Германии не работала – нужно было смотреть за братишкой, он тогда разболелся. Но затем она устроилась по своей специальности (учитель истории) и стала работать в школе-восьмилетке в Гримме. В пятом классе в этой школе она и меня целый год учила. Это был настоящий террор: мне было сразу сказано, что по ее предмету я пятерок получать не буду, чтобы не подумали про родственные отношения, но знать историю должен буду на пять с плюсом.
Через год она перешла учительствовать в вечернюю школу-десятилетку при гарнизонном Доме офицеров в Гримме и там проработала до конца пребывания в ГСВГ. В этой вечерней школе учились сверхсрочники и военнослужащие-срочники, которые хотели получить неполное или полное среднее образование. Несколько раз в неделю где-то около 17 часов офицер-старший машины собирал команду учащихся из двух полков (их было немного – человек 10 – 12) и вместе с мамой отвозил их в Гримму. Подобные же команды приезжали и из других гарнизонов. В такие дни мама с работы возвращалась поздно, после одиннадцати, вместе с командой учащихся.
Летом 1969 года она также работала на курсах во Франкфурте-на-Одере для офицеров, которые готовились к поступлению в академии Вооруженных сил.

Важнейшей общественной обязанностью женщин было участие в работе клубных кружков, в организации и проведении концертов художественной самодеятельности. Начальник полкового клуба капитан (а затем майор) Седин никому из женщин прохлаждаться не давал. Шили костюмы, репетировали, пели соло или в хоре, читали стихи, устраивали танцевальные номера. Активно привлекали и детишек, в том числе до 4-го класса и меня. Правда особым желанием я не горел, даже наоборот, но мама была женщиной с характером. Поэтому у меня был небогатый выбор: или участвовать или стоять в углу до тех пор, пока не пойму, что надо участвовать. В результате неоднократно танцевал на сцене клуба «Яблочко» и пел в детском хоре.

В метрах в сорока налево от второго КПП зенитного полка, на его территории, располагалось длинное двухэтажное здание, где на первом этаже со стороны забора был военторговский магазин, а с противоположной его стороны – офицерская столовая. Это здание было за забором через дорогу как раз напротив нашего ДОСа №3. На втором этаже этого дома размещался офицерский клуб с буфетом, кинозалом и бильярдной. В клубе был хороший телевизор, по которому офицеры и сверхсрочники смотрели трансляции хоккейных и футбольных чемпионатов мира.

Офицерский клуб был организован где-то во второй половине 1964 года, так как я хорошо помню, что до его открытия жены офицеров с детьми ходили в кино в наш полковой клуб.
В клубах: офицерском и полковых – нашего и зенитного полка по субботам и в воскресеньям по вечерам крутили художественные фильмы. Старых фильмов типа «Чапаев», «Веселые ребята» или «Ленин в октябре» никогда не было, был самый, если можно так сказать, «свежак». Первые партии копий всех новых отечественных фильмов всегда направлялись в такие группы войск, как наша. Поэтому, одними из первых в широком прокате мы увидели фильмы «Бриллиантовая рука», «Айболит-66», «А я шагаю по Москве», «Гамлет» и много других – серьезных или комедий, про любовь, про войну и т.д. Довольно часто также показывали фильмы соцстран – польские, чехословацкие, немецкие, в основном детективы, а также фильмы капстран – итальянские, французские и другие.
Киноафиша офицерского клуба была на цокольной части ДОСа №3, а полковых клубов – у их входов.
Фильмы для нашего полка получали раз в две недели в фильмотеке в Лейпциге. Когда я там учился в школе-интернате и нас по субботам забирали домой, машина заезжала и в фильмотеку, где здавали показанные фильмы и получали новые.
В нашем полковом клубе и офицерском клубе один и тот же фильм всегда крутили одновременно, но в офицерском позднее на полчаса. Киномеханик перематывал уже показанную часть, клал ее в коробку и отдавал своему помощнику, а тот относил ее в офицерский клуб. Сколько частей, столько и делалось ходок. Для меня было очень удобно – при желании после окончания фильма в одном клубе, шел в другой пересмотреть концовку. Часто хаживал в кино и в полковой клуб зенитного полка.
Иногда начальник нашего полкового клуба лично озабочивался, чтобы детки на киносеанс не попадали, дескать, от солдат наберутся нехороших слов. Но дело это было бесполезное и к началу фильма мы уже сидели между солдат в первых рядах. А солдаты при детях почти никогда не выражались, разве что на ногу падало что-нибудь тяжелое, детишки же умели высказаться и покруче взрослых.
В полковые клубы на киносеансы ходили мальчишки, а женщины и девочки смотрели фильмы в офицерском клубе.

В нашем полку была отличная и богатая библиотека, она размещалась в первой казарме за главным КПП на первом этаже, сразу за караулкой с гауптвахтой. В мое время ею заведовала Зайцева.

А в военторговском магазине был небольшой, но очень хороший книжный отдел с большим выбором интересных изданий.

В 1966 году отец привез из Союза наш домашний телевизор «Неман» и больше 2-х лет, пока не отказал кинескоп, мы смотрели дома немецкое телевидение. У некоторых других офицеров телевизоры дома тоже были. Наш телевизор очень хорошо настроили полковые умельцы. Посчастливилось увидеть всех модных певцов того времени, насмотрелся множества отличных зарубежных фильмов со знаменитыми актерами и интересных спортивных передач. Чего только по нему не смотрел. В школе я изучал немецкий язык, поэтому процентов на 30 что-то понимал, а про остальное уже догадывался по смыслу.

Когда в Восточном Берлине проводили свои концертные турне музыкальные знаменитости, немцы всегда бронировали в залах хорошие места (как правило, это были ложи) для членов семей наших военнослужащих. Кажется, для наших это было бесплатно. А моя мама была большая охотница до таких мероприятий и неоднократно пользовалась этой возможностью.

После получения специального пропуска на въезд в город, наших желающих побывать на концерте из Гриммы организовано отвозили в Берлин и сразу после концерта домой.

Она видела и слушала Амстронга, Азнавура, Далиду, Хампердинка и других. Видела, но не смогла ничего услышать, из-за пронзительного визга фанаток в зале, «Битлз», тогда наши просто ушли.

В Ляйсниге я проучился в 3-м и 4-м классах. Начальная школа находилась на втором этаже казармы зенитного полка сразу за их вторым КПП. В школе, когда я там учился, ученики 1 и 2 классов учились совместно, а 3 и 4 классы отдельно. В коридоре школы на стенах висели репродукции картин, одну из них хорошо помню – «Оборона Брестской крепости».
С 5-го по 8-й класс учился в Гримме, в восьмилетней школе № 75. Школа примыкала к гарнизонному Дому офицеров и была через дорогу как раз напротив знаменитого городского озера.
Ежедневно с понедельника по субботу, за исключением праздников и каникул, в 8 часов утра, мы – школьники и учительница-старшая, садились около второго КПП зенитного полка в военный автобус нашего полка и через 40-45 минут прибывали в школу. За годы поездок эта дорога и прекрасная местность вдоль нее отпечаталась в памяти.
Здание школы было поделено с немецкой школой: два этажа наших (3 и 4) и два немецких (1 и 2). По очереди также пользовались спортзалом, который находился в глубине двора школы, там играли в баскетбол, волейбол, занимались спортивной гимнастикой. Часть подвального помещения школы была приспособлена для занятий по труду и хорошо оснащена всем необходимым.

В хорошую погоду осенью или весной на физкультуру ходили за Мульде. Для этого переходили через дорогу, шли мимо нашего госпиталя, затем через подвесной мост и поворачивали налево. Между мостом и дамбой была спортивная площадка, там мы прыгали в длину и высоту, бегали стометровку.

Во время большой перемены нас всегда подкармливали. На лестничной площадке 1-го этажа школы со стороны ее парадного входа открывали двери в Дом офицеров, и в большом зале его буфета или кафе размещались за столами все школьники. Обедом это назвать было нельзя, скорее «заморить червячка» – например, обжаренное с двух сторон яйцо и круглая булочка, а также кружка чаю или кофе с молоком и кусочек сладкой слоечки. Впрочем, этого было достаточно, чтобы продержаться до возвращения домой, а возвращались мы, как правило, к 15-ти часам.

Однажды был свидетелем такой сцены. Веселая, вопящая толпа нас школьников неудержимо сверху катилась в буфет, чуть ли не перепрыгивая друг через друга, а навстречу поднимались, прижимаясь к стенке по двое в ряду, тихие и безмолвные немецкие ученики. Их сопровождала учительница с длинной линейкой, и когда один из немцев помахал рукой одному из наших, он немедленно получил этой линейкой по макушке.

Среди мальчишек, с которыми я тогда проживал в Ляйсниге, дружил и учился были: Коля Воронов, Миша Нужа, Сергей Борзненков, Миша Шаровкин, Сергей Данилочкин (сын командира полка) и другие, из девчонок хорошо помню Голубеву и Дрозд.

Также чуть больше месяца проучиться в 9 классе в школе-интернате в Лейпциге.
Правда, здесь я не очень-то много чего могу рассказать, просто не успел по-настоящему акклиматизироваться. Помню светлые, прекрасно оборудованные классы, из окна одного из них была видна небольшая площадь со старинной кирхой, уютные многоместные спальные помещения, хороший спортзал, столовую, где очень вкусно кормили. Из необычного меня удивило, что в гараже школы почему-то сохранялся бортовой грузовик времен войны ГАЗ-ААА, причем в очень хорошем состоянии, почти как новый. Я даже посидел в его кабине.

Пытался найти месторасположение школы-интерната по Гуглу, но так и не смог. Запомнился один ориентир – с тыльной стороны школы была наша спортивная площадка, а через дорогу за высоким забором две гигантские градильни – конусообразные трубы для охлаждения воды, как на электростанциях. Когда ветер дул в нашу сторону, помнится, что нас посыпало мелким дождичком.

Как раз уже перед самым моим отъездом, в школе в конце сентября 1969 года произошло массовое отравление учеников. Несколько человек забрали в больницу прямо с уроков. Не знаю, что они и где сьели, но в школе началась паника, проверки. При малейших жалобах учеников немедленно отвозили в медсанчасть, учебный процесс начал останавливаться. Я тогда решил сачкануть, тоже пожаловался, думал, что подержат в медсанчасти денек и отпустят до конца недели домой. Не тут-то было, передо мной поставили ведро воды с марганцовкой, кружку и сказали, пока все не используешь – отсюда не отпустим. После пятой или шестой кружки я заявил, что уже выздоровел. В ответ – дружный смех фельдшера и санитарок и поучительная лекция насчет последствий для здоровья симуляции болезни.

Уровень преподавания в Гримме и Лейпциге был серьезным. Я, например, когда там учился, высокой успеваемостью по большинству предметов не отличался. Дома меня по этому поводу не могли проконтролировать – отец постоянно в части или на полигонах, мама на работе. Но когда вернулись в Союз и я пошел в школу, то, к моему удивлению и удовольствию родителей, без особого напряжения сразу стал уверенным хорошистом по многим предметам, особенно точным наукам, а по некоторым еще и отличником.

Годы, когда мы проживали в Ляйсниге были самым разгаром «холодной войны». Для меня характерным символом этого времени запомнилось очень частым тяжким и протяжным громогласным ночным грохотом преодоления скорости звука истребителями, что иногда даже стекла окон дребезжали. Младший брат вначале просыпался и плакал, но потом мы привыкли и перестали обращать внимание на это громыхание.

Когда мама вместе со мной ездила на работу в среднюю школу в Гримму, то брата оставляли на попечении соседки, что проживала над нами. Она отводила его в нашу начальную школу вместе со своими детьми и забирала назад.

С родителями мы с братом неоднократно бывали в замке, поднимались на башню, рассматривали знаменитый сапог. Не знаю как сейчас, но тогда в замке было довольно бедненько.

Мы с братом обожали рассматривать витрины магазинов, где продавались игрушки. В центре города было два таких магазина, на витринах которых были устроены целые страны с горами, тоннелями, мостами, переездами, домиками, дорогами, деревьями, машинками и фигурками людей и действующей железной дорогой.

Летом 1966 года мне посчастливилось быть участником Фестиваля советско-германской дружбы, что проходил в Лейпциге. Ребята и девчонки из нашего гарнизона, входили в состав большой делегации пионеров от нашей дивизии. Разместили нас в одноэтажном общежитии какого-то техникума (запах немецкой чистоты нельзя ни с чем спутать). Все это действо длилось дня три, принимали участие во множестве массовых мероприятий, в том числе в знаменитых ночных факельных шествиях. Возили нас по музеям, показали немецкий зенитный полк. Около Памятника Битвы народов, во время массового ночного митинга с факелами, слушал выступление Юрия Гагарина.
На этом памятнике я бывал, наверное, раз пятнадцать – во время летних каникул нас детишек регулярно возили в лейпцигский зоопарк и по дороге мы всегда посещали этот памятник. Поэтому я его досконально изучил, излазил вдоль и поперек, снизу и доверху, помню даже образцы мундиров и оружия стран-участников битвы под Лейпцигом в его внутренней экспозиции.
Неоднократно возили нас также в Дрезден, во всемирно известный Цвингер, так что старались приобщать к высокой культуре и искусству.

Очень серьезно в полку было поставлено спортивное дело.
Спортивная жизнь кипела вовсю – регулярно проводились спортивные соревнования по футболу, баскетболу, волейболу, боксу, борьбе, офицерскому многоборью. Победители принимали участие в соревнованиях на уровне дивизии.
Офицеры были хорошими спортсменами, не уступали им и большинство женщин. Мой отец был хорошим гимнастом, например, без страховочных ремней спокойно крутил «солнце» на турнике, а что он вытворял на параллельных брусьях около нашего дома – это нужно было увидеть. Хорошо бегал, на регулярных 3-х километровых кроссах вокруг полка всегда выполнял норматив. Старт таким забегам давали около запасного КПП на «Грушевой улице».

Мама была завзятой волейболисткой, отлично играла, не боялась пушечных ударов, надежно подавала и делала блокировку, сама умело атаковала. Между нашим домом и ДОСом № 1 около детской площадки была волейбольная площадка с натянутой сеткой. Как правило, в хорошую погоду в субботу после обеда маму вызывали в команду, и азартная игра шла до темноты.

Мы, ребята, конечно, брали пример со своих родителей. Да и было где и на чем. Между нашим домом и полем была небольшая спортплощадка с брусьями и турником, в полку около плаца – большая спортплощадка, ну и самое главное – был неплохой спортзал. В нем была баскетбольная площадка, боксерский ринг, гимнастические снаряды и огромный борцовский мат. Этот спортзал (вход в него был как раз напротив клуба) имел одну неприятную особенность. Его пол был выложен деревянными брусками, которые насквозь пропитались горюче-смазочными жидкостями, когда он был еще боксом для танков или автомобилей во времена Вермахта. В наше время пол был уже сухой, его постоянно протирали, но если, скажем, поиграть в баскетбол, мяч покрывался темным налетом, а от темной маслянистой пыли потом нужно было дома отмываться.

Мы с удовольствием болтались на турниках и брусьях, поднимались по канату, гоняли мячи, да еще лазили и прыгали на полосе препятствий, что была за полковым стадионом.

В комнате родителей была 16-ти килограммовая гиря с еще фашистской символикой. Когда я стал постарше, перетащил ее в нашу детскую комнату и постепенно начал потихоньку ею заниматься.

Были в нашем городке два небольших бассейна, примерно 25-ти метровых, еще немецких. Один был на территории полка между солдатской столовой и стадионом. В основном он был без воды, заполнялся ею летом, когда нужно было проводить соревнования или занятия по обучению плаванию. Детишек от бассейна гоняли, потому что была опасность заразиться грибковым заболеванием.
Еще один такой же бассейн был за новым ДОСом, Этот бассейн был всегда заполнен водой, но не использовался, так как был заброшен. По какой-то причине воду из него не могли спустить, а дно его было завалено ветками деревьев.
В этом бассейне ранней осенью 1965 года произошла беда.
Детки туда бегали пускать кораблики, ловить лягушек и тритонов. И вот за пятилетним пареньком не усмотрели, он упал в бассейн и захлебнулся. Довольно быстро его вытащили из воды, но он уже не дышал. На крики детей прибежал проходивший мимо сверхсрочник, начал делать искусственное дыхание, увидел, что не помогает и бегом отнес малыша в немецкую больницу. Немцы больше недели боролись за его жизнь, но ничего не помогло. Это была огромная трагедия для городка, после нее мы, дети, стали обходить этот бассейн стороной.

Обеспечение продуктами питания было несравнимым с тем, что было тогда в Союзе. Когда мы приехали в Германию, во Львове начались перебои с хлебом, не говоря уж про остальное.
Некоторые продукты мы получали по талонам на продовольственном складе полка: яйца, подсолнечное и сливочное масло, селедку, тушенку и рыбные консервы, иногда выдавали свежее мясо и еще что-то. Этот склад размещался в цокольном подвале той же казармы, где располагался личный состав батареи отца (около запасного выезда на «Грушевую улицу»). Хлеб можно было взять в полковой пекарне, но он не всегда был хороший. Что-то покупалось в военторговском магазине – хлеб, макароны, молоко, сыр, творог, масло, маргарин, сахар, консерванты и т.д. Что-то у немцев – шнапс, ликеры, вино, сосиски, колбасы.
Напротив нашего дома и ДОСа №3 находился засолочный пункт полка, так что проблем с квашеной капустой или солеными огурцами и помидорами не было. Картошкой запасались, когда полк проводил заготовительную компанию, и держали ее в подвале.
Молочные продукты в военторговском магазине, кроме сливочного масла были местного производства. Молоко изготавливалось из порошка, его нужно было пить сразу пока свежее, на следующий день оно уже расслаивалось,

Отец был большой любитель селедки, а учитывая приятельские отношения с завскладом, где мы получали по талонам продукты, мог там в любое время сам выбрать и взять себе рыбки. Селедка была превосходная – атлантическая бочковая, свежайшая, крупная, жирная, отличного пряного посола.

В Ляйсниге все магазины и магазинчики, в том числе продовольственные, были частными. Так, в маленькой пекарне на улочке, идущей от площади в центре в сторону кирхи, мама иногда покупала длинный серый хлеб – «брод». Его нужно было заказывать и сразу оплатить. Хозяин пекарни – бывший офицер Вермахта, вернувшийся из нашего плена, хорошо говорил по-русски и он называл время, когда можно будет забрать хлеб. Пару раз меня отсылали за ним, и я бежал в город коротким путем мимо дачных участков до немецкого кинотеатра. Свежим хлеб был очень вкусным, но его нужно было съедать за день-полтора, потом он превращался во что-то несъедобное. Таких «бывших» было в городе несколько, я еще знал хозяина химчистки, которая находилась недалеко от той пекарни.

Обувь, одежду, посуду и прочее покупали в небольших магазинчиках на главной улице города – Хемницштрассе, там же в частной «Оптике» мне подобрали очень хорошие очки (потом по немецкому рецепту стекла заказывали и в Союзе), благодаря чему в 10-м классе у меня зрение полностью пришло в норму.

У отца был хороший друг – командир его дивизиона Чернышов. Он был заядлый охотник и имел берданку. Вдоль нашего полка мимо главного КПП дорога уходила в сторону Кольдица, а за углом зенитного полка за автомойкой вниз шла грунтовая дорога к немецкому хутору. Между этими дорогами было большое поле, на котором водились дикие кролики. Особенно много их было в начале зимы. Немцы их не трогали, они были непугаными, подпускали к себе на пару метров и потом лениво отходили. Иногда, когда нужно было приготовить что-нибудь вкусненькое на офицерскую вечеринку, Чернышов брал под мышку ружье, надевал плащ-палатку и шел к этому полю. И обязательно предупреждал солдата у КПП, чтобы тот не волновался. Выжидал, когда не было видно немцев и немецких машин, и быстро отстреливал пару – тройку кроликов. Под плащ-палатку их и домой, а жил он на втором этаже ДОСа №1, тоже с видом на поле. Его супруга Зоя была большой кулинарной мастерицей. Тушеными по ее рецепту кроликами с картошкой я не раз угощался. Зоя была ветераном войны, медсестрой переднего края, спасла много раненых, сама была ранена, награждена орденами и медалями и была одна из лучших подруг мамы.
Отец с Чернышовым, еще одним офицером и с несколькими сверхсрочниками неоднократно участвовал в ночных набегах на рыбные озера. Как я понял, тут важна была не рыба, а сам процесс, адреналин, опасность. А опасность действительно присутствовала – за ними охотились немецкие полицейские. И если бы поймали и оформили протоколом, мог вступить в силу закон «24 часа». Поэтому разрабатывалась целые операции, с обманными и отвлекающими маневрами. Несмотря на то, что все получалось удачно, жены наших браконьеров быстро поняли, к чему могут привести эти приключения и заставили их прекратить бесчинство.
Пьянства среди офицеров и сверхсрочником не наблюдалось, народ был серьезный, выдержанный и крепкий, умевший пить. При этом шнапс и пищевой спирт свободно и в неограниченном количестве продавались в немецком продовольственном магазине неподалеку от главной проходной зенитного полка.
Иногда одиночные солдаты вырывались в самоволку и напивались до бесчувствия, но такие случаи были редки и заканчивались гауптвахтой. Если говорить откровенно, то в самоволку уходили, в основном, не ради выпивки, а к немкам. В городе было несколько мест, где такие встречи происходили. Поэтому все зависело от самого солдата – если гулял на полную катушку, то в финале и попадал на цугундер.
Кстати, в полку у солдат спиртное было, они прятали его в каптерках, на чердаках и в машинах. Я и сам по просьбе своего друга-сержанта покупал и приносил ему шнапс. За это мог получить сигнальную ракету или взрывпакет. Но все это было не часто, подконтрольно и на дисциплине части не сказывалось.

Особо хотел рассказать про фруктовые деревья около нашего полка. Между полком и ДОСом №1 проходила, как мы ее называли «Грушевая улица», вдоль нее от этого ДОСа и до конца забора полка росли старые и очень высокие груши, их плоды созревали где-то в августе. Когда перезревшие груши падали на асфальт – разбивались вдребезги. Нам детям, до них добираться было тяжело, но выручали солдаты. Грузовик останавливался под грушей, солдаты залазили на кабину, набирали себе и нам кое-что доставалось.
Вдоль же дороги на Кольдиц от угла зенитного полка и дальше росли старые черешни, их плоды были желтого цвета, крупные, сладкие, сочные и не червивые. Деревья были просто усыпаны черешней. Мы, пареньки, конечно на черешне интенсивно паслись, тем более, что эти деревья не были такими высокими и труднодоступными. Но при этом нужно было соблюдать осторожность – деревья были коммунальной собственностью города и если бы поймал полицейский, родителей могли крупно оштрафовать – такие случаи были. Кстати, и проезжающие немцы могли сообщить в полицию. Поэтому набеги на черешню мы совершали в поздний вечер, в темное время.
В сезон уборки и груш и черешни на машинах приезжали муниципальные бригады с лестницами и ящиками, что-то собирали, потом это продавали в городе или на городской ярмарке. Часть собранного урожая немцы всегда бесплатно передавали в полк. Видел, как в солдатской столовой в вестибюле на столах стояли ящики с черешней и солдаты, на выходе после обеда, набирали себе сколько хотели.
Судя по видео и спутниковым снимкам, и груши и черешни спилили.

За нашим полком по дороге на Кольдиц также был большой распланированный яблоневый сад немецкого госхоза, типа карликовых деревьев. Но нас он не волновал, потому что его яблоки были очень позднего созревания и твердые как камень. Сейчас там, вроде, выращивают хмель.

Как я уже отмечал, за полковым КПП на Кольдицштрассе, за углом зенитного полка вниз шла грунтовая дорога к немецкому хутору, мимо которого протекала узенькая и мелкая безымянная речушка, что впадала в Мульде. Территория за этой речушкой называлась «За ручейком». Сразу за речкой, вдоль которой шла грунтовая дорога, начиналась довольно крутая и высокая возвышенность, поросшая негустым лесом и кустарником. Если, переехав через мостик, повернуть налево на эту грунтовую дорогу, то метров через двести в склоне был длинный овраг, который использовался как полковой тир. Там наших мам учили стрелять из «Макара» и мелкокалиберных винтовок. Если же через мостик повернуть направо, то дорога круто шла наверх, где был небольшой учебный полигон полка для проведения занятий по тактической и специальной подготовке, а еще дальше автодром.
Мы, мальчишки, любили эти места, проводили там много времени, тем более, что около автодрома росли молодые черешни. Да и взрослые «За ручейком» частенько отдыхали в свободное время.

Полковое же стрельбище было в другом месте. При выезде на главную улицу города – Хемницштрассе нужно было повернуть направо, как на Лейпциг и проехать мимо городского пустыря, где устанавливали свои шатры странствующие цирки-шапито. Затем через пару, а может и больше километров, съезд налево с главной дороги и по грунтовой дороге, через, примерно, километр, в лесу оно и находилось.
На этом стрельбище стреляли из автоматов, пулеметов и РПГ. И я там достаточно пострелял из пистолета и автомата. Там же впервые стрелял из пистолета мой тогда семилетний брат. Оружие для него было тяжелым, он с трудом держал его двумя руками. Спуск у пистолета тугой и при выстреле ствол потянуло вниз, и пуля вошла в землю буквально в шаге от него. Пистолет он тотчас бросил и стал искать эту пулю.
С патронами ограничений не было, поэтому стрелять, например, из пистолета, можно было сколько угодно.

Наш артполк принял самое активное участие в событиях в Чехословакии в 1968 году.
Надо сказать, что какая-то тревога начала явственно ощущаться уже с начала того года: по поводу этой страны шли постоянные разговоры и дома и на улице. А девятого мая в полку был проведен строевой смотр и в честь праздника Победы –парад. Все были в полевой форме, солдаты в касках с автоматами, скатками и вещмешками, а офицеры с личным оружием. Сразу после завершения торжественного прохождения, полковник из политотдела дивизии прямо на плацу собрал вокруг себя всех военнослужащих полка и зачитал приказ министра обороны о том, что в связи со сложившейся военно-политической обстановкой майское увольнение в запас переносится на более поздний срок. Солдаты тогда здорово ругали Дубчека – партийного руководителя Чехословакии.

Пришло время отпусков, но отца, конечно, не отпустили, и мама вместе с нами в Союз поехала сама. События 21 августа застали нас у бабушки и через неделю мы уже были в Ляйсниге. Полковой городок был пуст, осталось лишь около взвода для охраны его территории. Также ушел и зенитный полк.
Дивизион, где отец был уже в должности начальника штаба, в составе тактической группы из мотострелкового и танкового батальонов, а также батареи «Градов», занимался блокированием и разоружением нескольких войсковых частей Чехословацкой народной армии возле границы с ФРГ. К счастью, чехи нигде сопротивления не оказали и все прошло по плану. Их солдат и большинство офицеров распускали по домам и брали под охрану оружие, технику и склады.
Отец и его солдаты по полной программе испытали на себе все «прелести» местного гостеприимства. Тут и уничтожение дорожных указателей, и блокирование дорог и всякие мелкие бытовые подлости и пакости. Причем, злоба и ненависть исходила, в основном, от чехов, а словаки относились к нашим или хорошо, или равнодушно и не участвовали в акциях неповиновения. В первые дни событий часто бывали случаи, когда огромные колонны советских войск с танками и БТРами часами стояли из-за сотни или 50-60 человек пикетчиков дорог. Их уговаривали, а они в ответ ругались, кричали, плевались, всячески оскорбляли, бросали камни, Но как только подъезжала группа ГДРовских солдат, вся эта шушера немедленно исчезала. Наши быстро поняли силу авторитета немцев именно для чехов и начали пускать немецких солдат впереди своих колон.
Когда все относительно нормализовалось, полк стал в Чехословакии лагерем недалеко от границы с ФРГ, рядом с целым каскадом озер, где разводили карпов. И солдаты сразу разведали этот Клондайк. После начала событий, чехи рыб перестали подкармливать, и они от голода чуть ли не за пальцы хватали. Полк там хорошо полакомился свежей рыбой, хотя его обеспечение было отменным.
Вначале в лагерь полка стали приходить хорошо настроенные к нашим местные, которым враждебная пропаганда сообщала, что русские военные голодают. Это были люди старших возрастов, хорошо помнившие 1945 год, и они приносили домашние продукты. Их отводили в полевую столовую, хорошо угощали и в ответ давали целые сумки или вещмешки отличных мясных или рыбных консервов. Потом было организовано несколько встреч с местной общественностью, с накрытием обильных столов и провокационные слухи о голоде среди наших военных быстро прекратились.
Раз в неделю из полка в Ляйсниг приезжала машина с почтой и за почтой, через нее отец передавал гостинцы: то десяток банок консервированной китайской свиной колбасы – вкуснейшая была штука, то 10-ти килограммовую тушу карпа без головы и хвоста.
А в октябре 1968 года в нашем городке произошло ЧП. Солдат из взвода охраны полка ночью ушел в город и перепил. Когда возвращался домой, то сил перелезть через забор около дальнего угла солдатской столовой уже не было, и он начал около него возиться. Часовой-первогодок услышал шум, чего-то оробел и кончилось тем, что он дал в воздух и по забору несколько длинных очередей. Правда самовольщику повезло и он не пострадал.
Мы в ДОСах, эту стрельбу услышали, было очень тревожно. Мама была членом женсовета полка, и вместе с другими женщинами из его состава, действовала быстро, решительно и хладнокровно. В одной из квартир нашего дома был телефон и по нему сразу перезвонили в комендатуру (а те в полицию). Немедленно связались со всеми женщинами в ДОСах и успокоили их. Сказали закрыться в квартирах и открывать только знакомым, свет не зажигать, все документы и деньги держать при себе, детей одеть и запретить им выглядывать в окна. Очень быстро приехали немецкие полицейские, выставили патрули по периметру ДОСов и охраняли нас до утра.

В Ляйсниг полк вернулся 4 ноября 1968 года, все были живыми и здоровыми, при всей штатной технике. Проезд через Германию отец до конца жизни вспоминал со слезами на глазах, настолько тепло и неподдельно доброжелательно немцы встречали нашу армию.
Зенитный полк пришел раньше, в конце октября.
Буквально через десяток дней в Союз начали отбывать первые команды дембелей и до Нового года чуть больше двухсот человек – треть полка были уволены. Офицерам, старшинам и сержантам потом пришлось хорошо потрудиться, чтобы как можно быстрее поставить в строй новобранцев и восстановить полную боеготовность части.

Просмотрел современные виды Ляйснига и должен сказать, что внешне он мало изменился – такой же чистый, уютный, тихий и ухоженный, разве что машин стало несравненно больше.
Да по-другому и не может быть, при немецкой культуре и порядках.

Однажды весной мы возвращались из школы из Гриммы домой, а водитель по какой-то причине очень спешил в часть. Обычно, когда переезжали ляйснигский мост мы поворачивали налево и ехали по серпантину наверх в центр города. Но были еще две дороги – средняя, что круто шла по улице города наверх мимо кирхи и тоже к центру, а также дорога направо, мимо водяной мельницы, тоже длинная, извилистая и частично грунтовая, что выходила в тыл нашего полка на «Грушевую улицу».
И вот водитель в тот день поехал по самой короткой, средней дороге, а она была узкая – две машины разъедутся с трудом. Был канун какого-то немецкого праздника и немки наводили порядки, в том числе мыли заборчики маленьких цветочных клумбочек, крылечки и тротуары около своих домов. По проезжей части шел мыльный водный поток и автобус на этой крутизне начало вести из стороны в сторону, он начал пробуксовывать. Назад он уже здать не мог – была опасность врезаться задом в стену дома. Как-то зигзагом, с надрывно воющим мотором, водитель, под укоризненные взгляды немок, ничего не задев, смог выехать к центру города. Там остановился и долго платком вытирал пот с лица. Это и понятно: за любое повреждение немецкого имущества полк был бы вынужден заплатить штраф.

С немецким населением отношения были в целом нормальные и ровные. С местным городским и партийным активом на советские и ГДРовские праздники наши взрослые регулярно устраивали совместные встречи, с хорошей выпивкой, закуской и танцами. Обычно эти мероприятия проходили в нашем офицерском клубе или в немецком «Йоганистале».
В этом же гаштете несколько раз был участником молодежных вечеров советско-немецкой дружбы, что устраивала местная организация Свободной немецкой молодежи – подобие нашего комсомола. Времена были эпохи «битлов», у немцев была своя бит-группа тоже из четырех парней и после официальной части обязательно были танцы, что обожала девичья часть нашей делегации.

В нашей комендатуре работала переводчицей женщина в уже очень солидном возрасте – местная русская, которая вышла замуж за немца и переехала в Германию из советской России еще в середине 20-х годов. Мама с ней поддерживала очень хорошие отношения, и эта женщина много чего интересного ей рассказала и посоветовала относительно немецких порядков, правил и традиций. Она научила маму печь великолепные кексы, готовить всякие другие вкусности, а также как делать отличнейший яичный ликер.
Сама же комендатура размещалась в небольшом двухэтажном особнячке с гаражом недалеко от главного КПП зенитного полка – если идти в сторону центра по левой стороне улицы, в метрах двухстах за больницей.

С немецкими мальчишками иногда играли в футбол, но настоящей дружбы не было. Несколько раз, не знаю, по какой причине, к нам к ДОСам приходили десяток-полтора немцев мальчишек и пытались хулиганить и спровоцировать драки. Все это заканчивалось легкими стычками и словесными оскорблениями. Но такие события были очень редки.
Во время одной такой стычки, когда мы через дорогу перебрасывались с немцами камнями и палками, на ней появился полицейский на мопеде, и немедленно территория очистилась и от нас и от немцев. Полицейских мы и немецкие мальчишки боялись, их опасались и старшие, потому что с ними нельзя было договориться. У них было неукоснительно – или не нарушай или протокол и звонок в комендатуру.
Однажды я шел по центральной улице города, бросил упаковку от жвачки в урну, но не попал и пошел себе дальше. Полицейский, который оказался поблизости, несколько раз меня окликнул, а я не обратил внимания. Так он не поленился догнать меня, дружески постучал дубинкой по плечу и показал на упаковку. Естественно, что она немедленно оказалась там, где ей и положено было быть.

Где-то летом 1969 года, солдат из нашего полка ушел в самоволку, сильно перебрал и начал в городе дебоширить. Немцы вызвали полицию, и, как полицейские потом утверждали, он якобы стал им угрожать и нападать на них. И солдат был ими застрелен на месте.
Так что это была серьезная, умелая и очень жесткая государственная силовая структура ГДР, которую все боялись и уважали.

Один из участников сайта написал, что якобы Гитлера в Ляйсниге когда-то обидели и он его избегал. Нам же говорили совсем другое: что в городе стояли отборные части Вермахта (вроде бы из состава 6-й армии, что была уничтожена в Сталинграде), а фанатизм его жителей был таким, что будто бы Ляйсниг входил в число немногих в Германии городов, где Гитлер мог спокойно передвигаться без личной охраны. Не знаю, правда ли это, но перед каждым днем его рождения, нам рекомендовали не ходить по городу во избежание каких-либо провокаций. Однако никогда никаких провокаций не было, даже свастик на заборах или стенах домов ни разу не видел.

Относительно сегодняшнего состояния самих военных городков, вернее, их отсутствия, думаю, что это наилучший вариант из того, что могло бы быть. Пусть лучше их не будет совсем, чем если бы там разместился Бундесвер или, еще хуже, янки, с которыми наши отцы активно готовились воевать.

Главное, чтобы в нашей памяти наш военный городок всегда сохранялся таким, каким он был.

А американские военные летом 1966 года у нас все же непрошено побывали. Тогда представители американской военной миссии при переезде из ФРГ в Западный Берлин по автостраде, имеющей специальный международный статус, в нарушение утвержденных правил свернули с нее и начали кружить около наших военных объектов и полигонов. Целый день за ними гонялись и только около Ляйснига поймали. Их длинная машина гражданского типа «Кадиллак» или «Крайслер» цвета хаки с надписью «ЮС Арми» на дверце стояла около нашего ДОСа, рядом со вторым КПП зенитного полка. Перед ним и сзади американца были два наших «газика», а рядом прохаживался автоматчик в каске. Около американской машины стояли два их офицера в полевой форме и с нескрываемым любопытством осматривались. Машина была завалена фотоаппаратурой с мощными объективами и зелеными длинными мешками, а на заднем сиденье сидела огромная немецкая овчарка. Собака была обученная, потому что она не реагировала на наше стучание по стеклу и махания руками, а только спокойно смотрела.
Потом рассказывали, что американцев так долго ловили потому, что их машина оказалась полноприводной и легко уходила от наших «газонов» даже по пересеченным полям. Кроме того, они очень хорошо ориентировались в дорожной сети, и, в ряде случаев, передвигались такими дорогами, о которых наши и не подозревали. Командованию надоели эти игры и была организована массированная облава на дорогах. От ляйснигских полков тоже выделялись автотранспорт и личный состав с оружием и боеприпасами. И только тогда американцев задержали. У нас их продержали часа три. Старшего из американских офицеров полковник Данилочкин пригласил к себе в штаб полка, там начали разбираться с происшествием, вели телефонные переговоры с вышестоящим командованием, а затем они под эскортом наших машин уехали.

Я смотрел статистику по Ляйснигу. В наше время там проживало около 8,5 тысяч человек, а в 2009 году – уже на 2 тыс. меньше. Молодежь рванула за лучшей жизнью в Западную Германию.
Местные власти, думаю, приняли правильное решение и по-немецки серьезно занялись вопросом удержания трудоспособного населения в городе.
После ликвидации ГДР, в Ляйсниге на каждый клочок земли вернулся хозяин, и только территория военных городков была государственной собственностью. Вот город и использовал ее для развертывания новой промзоны.
Сегодня численность население Ляйснига примерно равняется уровню наших времен. Это было достигнуто благодаря присоединению к нему нескольких близлежащих населенных пунктов, а также организации новых рабочих мест в промзоне, выстроенной на территории нашего полка.
Однако на видео и фото видно, что улицы города или пустынны или по ним ходят, в основном, люди довольно пожилого возраста. Сегодня это, к сожалению, город стариков и в таком состоянии у него не может быть хорошего будущего, разве что начнут подселять арабов и африканцев.
Заодно снеся ненужные строения городков, немцы, видимо, строительным мусором засыпали и полностью рекультивировали территорию на месте огромного и очень глубокого провала на Солнечной улице (Зонненштрассе), использовавшийся как городская свалка. Эта улица начиналась у главного КПП зенитного полка и шла вниз в сторону ручейка. На спутниковых снимках на месте свалки видно большое поле.
На эту свалку мы, ребята, иногда наведывались. Я там собрал части своего взрослого велосипеда. В мастерских полка их привели в порядок и покрасили, помогли собрать машину, и велик получился как новый. Потом на нем года три катался, объездил всю округу и хорошо изучил город и его окрестности.

Ну вот, постарался охватить некоторые стороны жизни полувековой давности в нашем военном городке с точки видения мальчишки. Конечно, родители бы рассказали несравненно больше, точнее и интереснее, но мама умерла в апреле 1996 года, а батечка – 8-го мая 2011 года. Умер в январе 1999 года и младший брат, так что из ляйснигцев нашей семьи остался я один. Поэтому, думаю, важно, чтобы о тех уже легендарных временах осталось побольше воспоминаний и записей, может когда-нибудь будет написана история жизни нашего гарнизона в Ляйсниге.

Для моих родителей, судя из их разговоров и воспоминаний, те годы навсегда остались светлым и незабываемым периодом.
С высоты уже прожитых мною лет, я их хорошо понимаю.
Ведь они были молоды, красивы и здоровы.
Они находились на ответственном и очень интересном направлении высшего государственного значения.
Там они проявили себя отличными профессионалами. И за это их ценили.
И еще они находились в кругу хороших и надежных друзей.

Ну а для нас с братом, Ляйсниг запечатлелся в памяти настоящим праздником жизни.

Гуськов Владимир Владимирович

большое спасибо  с удовольствием почитал 

Сергей, Вам отдельное Спасибо, что Письмо попало в тему.  Я очень обрадовался этому событию, благодарю.  Ведь остались только воспоминания и Память о наших отцах давшим нам эту жизнь.